Борис Орлов - Судьба — солдатская

Петр смотрел на лицо гитлеровца и, силясь что-то сказать еще, безмолвно шевелил вздрагивавшими губами, и вспомнил Зоммера, которого душил Закобуня, а спина не переставала ощущать, как больно впиваются в нее… комелечки, как отдаются во всем теле удары сырой, тяжелой хворостины по плечам, по груди…

Глаза Фасбиндера поглядывали в торжествующие, пылающие радостью отмщения глаза Чеботарева благодушно, с налетом надменности и хладнокровия.

— Попал-таки! — говорили ему в ответ глаза Петра. — Не все коту масленица… — И Чеботарев снова, будто наяву, увидел,

Лужане на новом месте понемногу приживались. Из-за наплыва карателей пришлось изменить тактику. Теперь уже не выходили на операции отрядами. Задания выполняли небольшими, хорошо подобранными группами. Действовали больше по данным разведки и из засад. Нападали на отбившиеся мелкие подразделения врага, на автоколонны и обозы, на склады, рвали связь…

Не сидели сложа руки и бойцы отряда Бати. Как-то он сам повел группу в двадцать человек на железную дорогу Луга — Псков. Надо было взорвать обнаруженный склад с горючим, и поэтому с группой шли подрывники. Момойкина брать не хотели — после простуды он еще не совсем оправился. Но Георгий Николаевич запротестовал. «Я, Петя, не за все рассчитался с гитлеровцами, а годы у меня такие, что надо спешить. Возьми!» — взмолился Момойкин. И Чеботарев взял его.

Шли по осеннему, с опавшей листвой лесу осторожно. На рассвете сделали привал в густом ельнике, километрах в пятнадцати западнее Луги. Проглотив по твердой как камень, испеченной пополам с молотой древесной корой лепешке, поднялись.

Тропа вывела на опушку. Петляя вдоль нее, обошли вспаханное поле и углубились в густой смешанный лес с подлеском. Наткнулись на речку. Перебравшись через нее по шаткому мостику, пошли через лес по компасу, потому что небо затянуло и Батя боялся сбиться с пути. Вскоре впереди раздался глухой, еле слышный винтовочный выстрел. Батя остановил отряд. Поглаживая густую бороду, спросил Петра:

— Слышал?

Они прислушивались минут десять. Когда снова выстрелили ближе, но в стороне, Батя тихо проговорил:

— Пойдешь, Чеботарев, впереди… Стрелять в крайнем случае — ввязываться нам ни к чему… Иди со своим Момойкиным.

Батя вручил Петру полевой компас, сказал, какой надо выдерживать азимут, и они отправились, оставляя на заиндевелой поникшей траве резкий след.

Через некоторое время еле заметная тропа, на которую вышли Чеботарев с Момойкиным, вывела их к неширокой поляне. Когда миновали ее, забрались в заросли можжевельника среди редких старых елей, за которыми начинался дубняк с не опавшей еще листвой ржавого цвета.

Осмотревшись, Петр направился было к дубам, как справа, совсем близко, опять раздался выстрел. И он, и Момойкин присели. Глядели через просветы на вырвавшееся из дубняка стадо кабанов. Впереди, слегка подняв огромную, тяжелую голову с оскаленными желтыми клыками, несся, подминая под себя кустарник, огромный темно-грязного цвета самец. Следом, не видя ничего, кроме вожака, шумно бежало стадо. Кабаны направлялись прямо на Чеботарева с Момойкиным. Чеботарева даже взяла оторопь, и он приготовился стрелять. Но кабаны, будто почувствовав человека, чуть свернули и промчались вдоль можжевельника мимо.

— Может, охотой кто забавляется, — успел сказать Момойкин, и они увидели, как из дубняка выскочило около десятка немцев-всадников.

Не останавливаясь, немцы помчались наперерез кабаньему стаду. «Пронесло», — обрадовался Петр.

— Чуть не на отряд, — словно подслушав его, тихо сказал Георгий Николаевич и, вздохнув, добавил: — Как хозяева ездят. Ишь охотничают, резвятся…

Он не досказал: прямо на них по кабаньим следам крупной рысью выехал из-за дубов всадник на кауром выхоленном коне. В правой руке он держал опущенный на луку карабин.

Всадник, осадив коня, огляделся и, вонзив шпоры в крутые бока своего красавца, помчался вперед. Конь, взметнув расчесанной длинной гривой, легко перемахнул через поваленную бурей старую ель и оказался почти рядом с Петром и Момойкиным.

Чеботарев, чувствуя, как палец его на спусковом крючке ощущает согревающуюся сталь, понял: всадник их не замечает. От этого даже легче стало, и тревога отлегла от сердца. Не спуская глаз с мчащегося всадника, он еще успел подумать, что нужно сообщить Бате о немцах, как тут — всадник уже проскочил мимо — случилось неожиданное: Момойкин вскочил и, вскинув винтовку, выстрелил. Всадник, выпустив из руки карабин, повалился в сторону. Нога у него запуталась в стремени, и он — конь волочил его — бился головой о землю.

— Ты же выдал нас всех! — выкрикнул, бледнея, Чеботарев.

Момойкин как не слышал. Зацепившись за что-то, тело всадника сорвалось и, Георгий Николаевич кинулся туда. Чеботарев побежал следом.

Всадник лежал на спине, и Момойкин, подскочив к нему, плюхнулся сначала рядом, а потом сел ему на живот, оседлав его.

Чеботарев торопливо прощупал у всадника, который показался ему мертвым, карманы. «Может, какие важные документы есть», — засовывая себе в карман записную книжечку гитлеровца, подумал он и пошарил в нагрудном кармане. Не найдя больше ничего, Петр тревожно осмотрелся по сторонам. Но вокруг никого не было — ускакавшие вперед гитлеровцы приняли, очевидно, выстрел Момойкина за выстрел этого всадника. За можжевельником, в елях, поджидал хозяина конь. Надо было уходить. Взяв пулемет, Чеботарев поглядел на Момойкина и не узнал его.

Глаза Георгия Николаевича округлились и горели дикой мстительной радостью. Их взгляд впивался в лицо прикрывшего веки гитлеровца. Момойкин беззвучно смеялся и еле слышно шептал:

— Это ж тот… тот… — Момойкин, сунув руку за голенище сапога, нащупал ручку кованого ножа, вынул его, посмотрел на Петра. — Не мечтал даже встретить! — сказал он, радуясь, как ребенок. — Я бы его в темноте узнал. — И к гитлеровцу: — Я сердце тебе вырежу, пока ты совсем не сдох… Все муки примешь за всех: за Сашеньку… за Наденьку мою, голубушку…

Глаза гитлеровца открылись и испуганно уставились на Момойкина. Побелевшими губами он зашептал что-то по-немецки. Петр не понял, узнал он или нет Георгия Николаевича, только видел, как на длинной шее немца сильно запульсировала жилка.

— Ну, вспомнил?.. Узнаешь?.. — рванув свободной рукой борт охотничьей куртки гитлеровца, угрожающе прохрипел Момойкин. — Я сердце тебе вырежу. И не притворяйся, по-русски говори со мной.

Чеботарев, нацелив пулемет в голову гитлеровца, озирался по сторонам и лихорадочно искал решения.

— Не знаю я тебя, — поерзав под Момойкиным, сказал по-русски немец и посмотрел на Чеботарева. — Заплачу́. Сколько запросите, дам все.

— Нет у тебя ничего такого расплатиться со мной по справедливости! — прошипел, намереваясь и впрямь резать ему грудь, Момойкин. — Золото, оно тоже не всегда покупает… Я вот сердце… посмотрю, есть ли оно у тебя. Такие, как… — Георгий Николаевич не договорил: гитлеровец, незаметно вытянув вальтер из заднего брючного кармана, о котором при обыске Чеботарев забыл, выстрелил в Момойкина.

Вслед за выстрелом немца почти тут же захлебывающейся дрожью разразился пулемет Чеботарева. Но выстрелов своих Петр не слышал. Он только видел, как пули кромсают голову врага и валится, выпустив из руки занесенный над грудью всадника нож, Георгий Николаевич.

Момойкин не упал, удержался. Схватившись рукой за рану где-то в спине, растерянно посмотрел на Чеботарева.

Конь убитого гитлеровца все так же стоял между елями, поджидая хозяина, а за поляной, скучившись, тревожно вертели головами всадники. Один из них, заметив в елях коня, показал на него рукой с автоматом, и они, рассыпаясь, помчались к нему. Чеботарев понял: столкновения не избежать. Взглянув на корчившегося от боли Момойкина, он кинулся к старому, обросшему мхом пню и, воткнув в него сошки пулемета, приготовился стрелять.

Петр целился в мчащегося впереди других гитлеровца, ждал, когда он станет ближе, чтобы можно было наверняка сразить его, и думал только о том, что силы неравные и придется погибнуть здесь попусту. Батя, решил он, ввязываться не станет и где-то уже далеко отсюда ведет бойцов к цели. Но в это время слева раздалось четыре винтовочных выстрела, и всадник, которого держал на мушке Чеботарев, откинувшись на спину, вывалился из седла. «Наши», мелькнула у Петра мысль, и он, взяв на мушку соседнего всадника, дал по нему очередь.

Всадники заметались по поляне. Сориентировавшись, кинулись в лес.

Подбежавший к Чеботареву Семен махнул шляпой по направлению, где находился с бойцами Батя, и сказал:

— Быстро! Побежали!

Чеботарев посмотрел на Момойкина, который уже сидел на земле, привалившись к трупу гитлеровца. Подскочив к нему, он спросил: